Но чаще тогда, 20 лет назад, родители произносили что-то вроде: «Да я и не знаю, в кого он такой? Все в нашей семье нормальные, а этот — двоечник». Или: «Вот что с ним делать? Уже бы доучился — и в армию, там из него человека сделают». Или даже: «А мы вообще не знаем, что с ней делать. Химию учить не хочет, в ветеринарное училище — не хочет. Читает свои книжки, в литературный институт собирается. Вот не наша кровь, у нас все руками работали, а не языком мололи!»

В первом случае ребенок признается родителями как «свой». Вот что стоит за их словами: «Это наш ребенок, он член нашей семьи, его проблема — частично и наша проблема. Если он родился в нашей семье, значит, и проблема его тоже имеет отношение ко всей семье». Никто не снимает ответственность за поведение ребенка с ребенка. Но, что очень важно, разделяет ее. Ведь ребенок отличается от взрослого именно тем, что не до конца понимает отдаленных последствий своего поведения и в силу незрелости многих функций высшей нервной деятельности не все свои импульсы способен контролировать.

Взрослые, разделяя ответственность с ребенком, показывают, как быть взрослым: делить ответственность за то, что породили или создали, не отказываться от нее. Эта ответственность звучит для ребенка посланием: «Ты совершил неблаговидный поступок, но ты наш, мы не отказываемся от тебя. Мы поможем тебе все исправить или принести извинения, мы научим тебя, как поступать в следующий раз в такой ситуации, мы достаточно взрослые для того, чтобы помочь тебе. Ты такой же, как мы, ты младше, но это не означает, что ты хуже тех, кто старше, просто у тебя меньше опыта. Что бы не случилось, как бы ты не вел себя, ты останешься членом нашей семьи»

Родителей из второго примера я про себя называю «стыдителями». Как только происходит нечто, не согласующееся с «правильным образом ребенка из «правильной семьи, эта «испорченная» часть изолируется. Как пойманная ящерица, отбрасывающая хвост для спасения собственной жизни, родитель «отсекает» от семьи провинившегося ребенка. «Он не наш», «он не такой, как мы», «да мы вообще не понимаем, как у нас такое выросло». Мы-то хорошие. Мать на трех работах спину гнет, отец кандидат наук, а дочь — только мальчики на уме. Скорее бы кто замуж взял. Чтобы уже официально «не наша» стала. Послание, которое получает ребенок: «Мы не хотим за тебя краснеть. Ты натворил — ты и разгребай. Тебе должно быть стыдно. Ты не наш, потому что мы — хорошие. А ты чужой, потому что плохой. Фу таким быть!»

Апофеоз таких отношений — фразы, которые произносят в сердцах родители: «Ты не наш сын!» или «Ты не наша дочь!». Иногда они сами пугаются того, что произнесли. А часто нет.

Особенно, когда говорят это повзрослевшим детям: «Если ты женишься на Зине — ты не наш сын» или «Если ты принесешь в подоле — ты не наша дочь!».

Это страшное проклятье. Ведь у ребенка нет власти отменить факт своего рожденья. Ни одним способом, кроме суицида, ребенок не может отменить того факта, что он родился у данных мамы и папы.

Это родитель имеет физическую возможность и власть отказаться от ребенка: отдать его в детский дом или на усыновление, перепоручить круглосуточную заботу о нем бабушкам или няням, интернатам или закрытым частным школам, сменить ребенку фамилию, поменять имя, изменить состав семьи.

Ребенок такими способностями не обладает, он ничем не управляет, он подчиненное звено в этой системе. И у него нет власти в ответ на «ты больше не мой сын» сказать «тогда ты не моя мать». Потому что родители, даже отвергая ребенка, все равно требуют от него подчинения, как единственные взрослые, распоряжающиеся его жизнью. И получается: «Ты не наша дочь, но сделай нам, своим родителям, хорошо».

За 20 лет я видела много судеб тех, кого воспитывали «стыдители». Практически все потратили лучшие годы своей жизни, чтобы доказать своим стыдителям, что они достойны называться «своими». Чаще всего безуспешно. Десятилетия идеального подчинения могли перечеркнуться всего одним неверным шагом и камень под названием «я всего лишь хочу называться вашим ребенком» приходилось катить в гору снова с самого подножья.

Родители, воспитывающие детей в культуре отвержения, сами выросли в ней. Поколение родителей хорошо усвоило, что за проступки в школе запросто могли «исключить из пионеров», «исключить из комсомола» — когда хорошие «свои» отвергают плохого «чужого». Культура бойкотов, когда «Мы все дружно игнорируем Аллку из 8-б, потому что она носит джинсы и жует жвачку».

Отвержение — одно из самых болезненных воздействий на личность. Человек — социальное существо и большинству людей невыносимо ощущать себя изгнанником. И с этой точки зрения отвержение эффективно для «воспитания» примерно так же, как любые другие пытки или телесные наказания. Последнее уже давно запрещено законом. Но отвержение применяется повсеместно — и в семьях, и в корпорациях.

Последствия такого воспитания — продолжение эстафеты отвержения. Но это не самое страшное. Пытка отвержением, как и любая другая пытка, может привести к таким поступкам, которые человек бы никогда не совершил, будучи поддержан своей семьей или любым другим сообществом «своих».
Автор: Светлана Панина

опубликовано econet.ru